Вождь Мстивой внимательно осмотрел доставшееся мне знамя инедовольно нахмурился, и я испугалась, но он пожал плечами и промолчал. Дажеему не с руки было перечить Богам.

Последний из новых воинов побывал в неметоне как раз передкупальскими праздниками. Я не знаю, нарочно подгадывал вождь или само такполучилось. Должно быть, всё же подгадывал.

Купальская ночь всегда короче других, потому что наутроДаждьбог правит свадьбу с девой Зарёй и не может уснуть, думая о любимой.Солнце толком и не заходило, лишь ненадолго пряталось за вершинами леса, выберивысокую горку и глянь с неё, как раз и увидишь пригожего юношу, купающегося,готовящего себя для невесты. Говорят, что на юге, там, где стоят сильные городаи живёт много народу, Даждьбогу каждый год дарят красную девушку – топят вреке. Люди думают, что так верней сбудется небесная свадьба, обильней удастсязрелое лето. У них там засевали хлебом большие поля. Мы, северные словене, былислишком малы числом, да и жили всё больше лесом, не пахотой.

Стали бы собирать невесту Даждьбогу, разве что если бы средилета ударил мороз. А в обычные годы делали так: избирали самую милую, одевали впраздничные одежды, давали в белые руки миску блинов и ковшичек мёда, и девка споклонами входила в воду по грудь, протягивала угощение солнышку, непогасимосветящему из-за кромки лесов… Потом возвращалась.

Дома с таким подношением отправляли обычно меня. Я никогдане была красивей других, а уж милой меня и дедушка не называл – но зато нелипла к парням, и все это знали. В роду Третьяка купали, понятное дело, Голубу.Я уже сказывала, как легко сбежал с неё стыд неправого наговора. Едва небыстрей, чем вода с пупырчатой кожи. Была она вновь удивительно хороша, аразодели её… я тайно вздохнула о вышитых платьях, слежавшихся в горнице на днесундука. Два дня перед тем я провела в кузне – под стук молотка переделывалакольчугу, подаренную наставником, кроила железную рубаху, до крови изодраласебе всю шею, а чёрных рук не выбелила даже баня. Вот такой наряд я отвоевала,меч да боевую броню. Неужели только затем, чтобы вздыхать о девичьем платье?

Я сидела меж побратимов, я впервые смотрела со стороны насвященную купальскую пляску, на летящие длинные рукава и расплетённые косы… исчастье опять было далеко впереди, недосягаемое, как раньше.

Два вождя, Третьяк и наш воевода, скатили с горушкисолнечное колесо. Скатили отменно, не оступились, не уронили. Пылающим сверглив воду с обрыва, на благоденствие и достаток деревне. Тогда под завитымиберёзами начали возгораться костры, и парни с девчатами принялись об рукупрыгать сквозь пламя: Огонь Сварожич, младшенький брат Перуна и Солнца, гадалим о любви. Голуба переменила мокрое платье на новое, чуть ли не краше, и всёпохаживала вокруг воеводы. Ждала, чтобы варяг крепко сжал её ладошку в своей ипронёс над костром в крылатом прыжке. Он мог перепрыгнуть самый высокий костёр,держа её на руках.

Девичьей надежды не разглядел бы только слепой, но вождь кГолубе так и не повернулся. Я рассудила: всё потому, что возле костров былослишком много берёз. Я даже подосадовала на Голубу. Ей ведь ни о ком не былопечали, лишь о себе. И если подумать как следует, зачем бы Мстивою Ломаномупрыгать через костёр? Любую поманит, и та бегом побежит, и прежний женихсчастливицу не осудит…

Я в глубине души знала, что он никого не станет манить. Ондаже для праздника не сменил печальной рубахи. Там на плече заплатка была,которую я положила. Мне всё казалось, она получилась очень заметной.

Голубе прискучило наконец. Обидясь, надула пухлые губы – итолько блеснули на шее цветные пёстрые бусы: убежала веселиться. Не впусте жетакую ночь коротать.

Ковши ходили по кругу, опоражниваясь и вновь наполняясь.Вчерашние отроки пьянели не столь от вкусного хмельного питья, сколь отодной-единственной мысли: сбылось!.. Для многих то наступил достигнутый верхжизни, дальше не возрастут, только заматереют. Я смотрела немного со стороны. Ядо смерти тянуться буду к несбыточному. Я уже знала.

Из прозрачных потёмок изникали весёлые девки, брали за рукипобратимов, тянули плясать, целоваться возле костров. Таков купальский обычай:все парни с девчонками друг другу невесты и женихи ночь напролёт, по самоеутро. Но у кого дойдёт дело до клятв у воды, под святыми ракитовыми кустами –от клятвы нету отхода, нынешним клятвам само Солнце свидетель.

Несколько раз мне на глаза попадалась Велета. К сестре вождяни один парень не смел подойти, даже самый удатный. Они сговаривались с Яруномнынче ночью просить друг друга у грозного воеводы. Теперь Даждьбог, верно, ужеутирался после купания полотенцем, что вышила ему дева Заря; мой побратим всёещё сидел у костра, веселился долгожданным веселием среди мужей, а Велета ходилатерпеливо кругом. Ярун видел её, кивал головой – иду, мол, – но ему сновапротягивали круговой ковш, и он оставался. Захочет встать, и поневоле придётся,как старому деду, опереться оземь рукой… Ох, не одобрит вождь, которогохмельным не видел никто!

Наконец Велета не выдержала. Покрылась пятнистым румянцем,подошла к побратиму, склонилась, что-то сказала. Ярун поднял вихрастую голову,взглянул на неё и засмеялся:

– А ну тебя! Теперь у меня всякая на шее повиснет…

Велета отшатнулась от него, попятилась прочь…

Меня взвило с тёплой земли словно бы ветром.

Одним прыжком я одолела костёр и за вышитый ворот подняла наноги Яруна. Право слово, ни разу ещё мне так не хотелось кого-нибудь придушить,вмять носиком в твердь и увидеть красную кровь. Верно, разом вскричали во мневсе девки на свете, все дуры доверчивые, кого умолвили бросить для милого матьи отца – и за первым кустом отдали ражим дружкам, пособлявшим с побегом!..

Ярун смотрел на меня мутными голубыми глазами:

– А ты почто? Никто не берёт, так со мной поневеститьсязахотела?

Ему было весело, он думал, что шутит истинно по-мужски, ондаже надумал обнять меня, полез мокрыми губами в лицо. Я ударила егоодновременно головой в подбородок, коленом в живот и ещё двумя кулаками. Жаль –близко стоял, не замахнёшься как следует. Ярун взвыл от боли и неожиданности,ноги не удержали, свалился чуть не в огонь. Пожалуй, я бы его подняла и крепкодобавила. Но в это время между нами как из земли встал воевода.

Я увидала лишь его спину, и мне мгновенно хватило, чтобыопамятоваться и остыть. Ярун увидел его лицо и опущенные руки с сомкнутымикулаками. Ой, щур, спаси меня, щур, дедушка любимый, не выдай!.. Бедный пареньтихо пополз прочь, ладонями по горячим углям. Было видно, как слетал с негохмель.

– Не я, – простонал он. – Не я, всё пивосболтнуло! Люблю её!..

Вождь приказал совсем тихо:

– Встань…

Если бы Ярун был трусом, он бы не отважился встать.Пепельно-белый от отчаяния и боли, он начал медленно подниматься. Он поднималсяна смерть и знал это. Мой гнев исчез без следа, я только что хотела сама егооттрепать, он и заслуживал трёпки хорошей, но ведь не казни же!.. Я шагнулавперёд: не брошу его… Другое дело, что и не спасу. Никто его не спасёт.